Курьер из Гамбурга - Соротокина Нина Матвеевна (книги онлайн без регистрации полностью txt) 📗
Только по дороге домой, а тащиться пришлось через весь город, Глафира поняла, что мастеровые слишком увлеклись, играя разбойное нападение. Мало того, что камзол окровинили, так еще колено разболелось не на шутку. На запястье точно будет синяк, руки у Мишки Пегого как клешни. И еще платить им придется за это безобразие. Ни копейки она им не даст. Комедь эту Феврония сочинила, ей и платить.
Не приведи Господь встретить сейчас настоящих разбойников. Улица была пустынна, только одинокая старуха ковыляла впереди, опираясь на толстую, как дубина палку. Глядя на неуверенные шаги и согбенную спину случайной попутчицы, Глафира выпрямилась и перестала хромать. Хватит ныть, и не сметь расклеиваться! Обгоняя старуху, она хотела заглянуть ей в лицо. Но передумала, испугавшись чего-то, а потом и вовсе бросилась бежать. Стук клюки о мостовую был неприятен. Удивительно, какую странную роль могут иногда сыграть в жизни неожиданные встречи. Старуха с клюкой еще появится на наших страницах.
А на следующий день, когда Глафира решила никуда не ходить и не принимать никаких попыток, а ждать инициативы от судьбы – пусть она сама что-нибудь предложит, на мастеровой двор въехала карета. Кучер слез с облучка и пошел искать мастеров, видно, в пути произошла какая-то поломка. Спустя несколько минут во флигель влетела Феврония.
– Знаешь ли, какой гость к нам пожаловал? Ни за что не угадаешь.
– Гость? Какой гость?
– Ну не гость, это я просто так ляпнула. Господин Бакунин с поломкой. Молодой. Может быть, это твой и есть?
Глафира влезла в камзол и бросилась во двор. Федор Бакунин расхаживал вдоль забора, сбивая тростью пушистые головки запозднившихся одуванчиков, живучий цветок, уже и третий раз надумал цвести. Вид у молодого человека был рассеянный.
– Бог ты мой, господин Бакунин! Вы, и в нашей обители! Какими судьбами?
– Простите? – тоже по-немецки сказал Бакунин и повернул к Глафире удивленное лицо. – Мы знакомы?
– Я не был вам представлен, но мы встречались, – она сделала масонский знак для зрения, то есть наклонила голову, выразительно оттопырила большой палец и провела ладонью по лбу.
Бакунин сразу стал серьезен, быстро оглянулся по сторонам.
– Зачем же так открыто? – в голосе его прозвучала укоризна. – Отойдем в сторону. Вам нужна моя помощь?
– Чужеземцу в России всегда нужна помощь, – улыбнулась Глафира. – Что привело вас на этот двор?
– Ехали мимо, колесо полетело. Кучер-плут говорит – я мигом. Какая-то поломка – болт, винт, я в этом ничего не понимаю.
– Я квартирую у хозяина этого заведения. Не желаете ли дождаться починки в моих апартаментах? Это рядом.
Секундная задержка, и вежливый кивок головой, дескать, благодарю. Они обогнули сарай и вышли в сад. Из окна за ними с любопытством наблюдал Озеров. Бакунин переступил порог с тем настороженным видом, с каким входят по делам службы в богадельню или в военный госпиталь. Долг заставляет спускаться в самый низ социальной лестницы, а отказаться нельзя. Но, видно, жилище брата масона показалось ему вполне приличным, он отпустил мышцы лица, придав ему доброжелательное выражение, сел за стол и даже согласился выпить квасу. Оглядывая жилье с вежливым любопытством, он задержался взглядом на «Ведомостях», лежащих в кресле, и Глафира заметила этот взгляд.
– Я забыл представиться, – сказала она по-русски. – Не удивляйтесь, что я хорошо знаю ваш язык. Детство я провел в Москве, а семи лет отроду отбыл в отечество. Альберт фон Шлос к вашим услугам.
– Вспомнил, где я вас видел, – с искренней радостью воскликнул Бакунин. – Вы сидели рядом с гостем из Гамбурга. Я забыл его имя. Очень представительный господин.
– Господина зовут Отто Виль. А я весь вечер наслаждался вашим пением. У вас чудесный голос.
Похвала Бакунину была явно приятна.
– И надолго вы к нам?
Глафира поняла, что он понятия не имеет, когда именно немец Шлос явился в Петербург. Он явно считал, что оба гостя из Гамбурга явились в Россию вместе.
– Вы спросили, нуждаюсь ли я в помощи. Я бы погрешил против истины, если бы ответил отказом. Дела братства задерживают меня в России на неопределенное время, и я буквально изнываю здесь от скуки. А так бы хотелось познакомиться поближе с петербургским светом.
– Вы так молоды, – осторожно заметил Бакунин.
– Это быстро проходит. И потом, внешность обманчива. Я был бы счастлив видеть в вашем лице моего опекуна в столичных салонах.
– Не так их у нас и много, салонов этих. Я думаю, вы предпочитаете общество дам? Они обожают воспитывать молодежь. Мужчины скучны. Одно развлечение – карты. Но в коммерческие игры я больше не играю. Жизнь дала мне урок. У меня один удел – наблюдать.
Красивое лицо его изображало усталость и скуку, он не без тщеславия давал понять собеседнику, что все в жизни постиг, всем пресытился и все соблазны мира его больше не интересуют.
– Но я видел, как вы играете в бильярд в трактире у Вильмона. Это было великолепно!
Бакунин рассмеялся.
– Вольтер-насмешник говорит: «Для большинства людей исправиться – значит поменять недостатки».
– А вы знаете, что на вас ставят и выигрывают значительные суммы?
– Пусть их. В значительные суммы я не верю, но почему бы не дать людям слегка обогатиться?
– Но в этом есть что-то оскорбительное. Вы ведь не бойцовый петух и не лошадь, – бросила Глафира в запальчивости и тут же прикусила язык – кто она такая, чтобы выговаривать малознакомому человеку. Не дай бог обидится!
Но Бакунин не обиделся.
– Все мы немного лошади, – сказал он устало, предвосхищая этой фразой великого поэта. – Во всяком случае, я точно рабочий конь. Вы не представляете, сколько бумаги надо было извести, чтобы заключить этот самый Кучук-Кайнарджийский мир.
– Это вы о мире с турками, – радостно отозвалась Глафира. – Смешно, какая-то деревушка Кучук… как там дальше?
– Кучук-Кайнарджа. Деревня в княжестве болгарском, недалеко от Силистрии…
– Не говорите, все равно не запомню. Глиняные лачуги, козы бродят, куры, навоз… И вдруг все это вплывает в историю.
Глафира была на вершине успеха. Вот что значит носить мужское платье и читать газету. Она почти на равных может поддерживать разговор с умным и образованным человеком.
– России нужна была независимость крымских татар от Турции. Пока они зависели от Турции, не могло быть разговора о нашем свободном кораблеплавании по Черному морю.
– А Турция противилась?
– Еще бы! Но мир был заключен на выгодных для России условиях. Недаром говорят про моего начальника графа Панина, что он семи пядей во лбу.
– Ужасно интересно то, что вы рассказываете. В чем выгода этих условий для России?
– Ах, увольте. В этом нет никакой тайны. Все написано в «Ведомостях», а если наши газетчики что-то упустили, то вы сможете узнать это из немецких газет.
– Не скажите. Живое слово дорогого стоит. Вы очень интересный собеседник.
Похвала есть лакмусовая бумажка тщеславия. Бакунин любил, когда его хвалят. Он было открыл уже рот, чтобы продолжить нравоучать любознательного молодого человека, но дверь отворилась без стука, на пороге появилась Феврония.
– Ваша милость, карета готова.
Глафира незаметно показала ей кулак.
Бакунин сразу встал, вежливо поклонился и уже в дверях, видно, эта мысль только что пришла ему в голову, сказал:
– Мы можем продолжить наш разговор в другом месте. И если надо представить вас в свете, то почему бы не сегодня. У вас свободен вечер?
– Совершенно. – Глафира еле сдерживала себя, чтобы не выказать слишком откровенно своего счастья.
– Я заеду за вами часиков эдак в десять. Надеюсь, что до этого времени моя карета не развалится.
Это тайна великая, отчего вдруг сходятся люди. Иной войдет в комнату, еще рта не успел открыть, а он тебе уже симпатичен. И ты не хочешь замечать, что у него жабо несвежее и походка косолапа. А другой откроет дверь, и ты уже с порога видишь, что он и одет хорошо, и лицо вроде не глупое, и улыбается приветливо, но все это тебя почему-то не трогает. Явился в компанию, ну и садись. А что ты там скажешь, мне совершенно неинтересно. Современные экстрасенсы говорят – биополе: мол, есть такие биополя, которые замечательно контактируют друг с другом, а есть, которые откровенно отталкиваются. И тут бейся, не бейся, все не впрок. Я в биополя не больно верю, а потому тайну человеческой приязни до сих пор считаю для себя необъяснимой.
